Справка: «Юрьев день — 26 ноября — дата, с которой в России связывалось осуществление права перехода крестьян от феодала к феодалу (Выход крестьянский),в общегосударственном масштабе выход крестьянский был ограничен в Судебнике 1497 двухнедельным периодом — по неделе до и после Юрьева дня.»
По сути, Юрьев день-иллюзия свободы. Ведь крестьянин не мог точно знать, каким будет новый помещик, будет ли он лучше прежнего или же еще хуже.
Название фильма Серебренникова «Юрьев день» не только указывает на городок, в котором разворачивается действие, оно явно отсылает к этой ситуации выбора. Пусть даже выбора между несвободой и несвободой.
Молодая успешная оперная певица Любовь Павловна едет «с ностальгическими целями» в родной городишко Юрьев. Она едет туда не одна, а переругиваясь с сыном, чтоб тот подышал «воздухом, которого скоро не будет». Далее они собираются отправиться в Вену, где и останутся на пмж. Из вполне успешной московской жизни (Любовь Павловна — заслуженная артистка РФ) к еще более успешной венской жизни, столице оперной жизни, можно попасть только после посещения безвестного унылого Юрьева. Потому что там нужно сделать выбор, который определит ее жизнь. Парадоксально, но только там она может быть свободной, не зависеть от импресарио и графиков, а сама спокойно разобраться, что нужно и должно делать.
Сын внезапно пропадает. Далее весь фильм обезумевшая от горя Любовь Павловна ищет сына. Сюжет, конечно, не нов, если вспомнить множество американских фильмов ужасов на подобную тематику. Здесь он разрабатывается на русской почве. Во время ее поисков мы обнаруживаем, что потерянный сын начинает раздваиваться и даже растраиваться. Сначала — вполне условно. В рюмочной ей отвечают: «у нас много мальчиков в резиновых сапогах», в Кремле обнаруживаются его следы, а одна из служительниц видела только что мальчика в сапогах, но…в тюбитейке. Булгаковская дьяволиада по-юрьевски. Вскоре начинают появляться двойники не условные, а вполне конкретные, страшные и странные. Сначала утонувший Валек, одетый как пропавший сын, потом недавно появившийся в монастыре послушник Андрей Васильчиков (вместо Васильева), который пришел в храм в разных ботинках (в разных ботинках приехал из города сын Любови Павловны Андрей); и последний — уголовник Андрей Васильков из туберкулезного диспансера («у моего Андрюши в детстве тоже было подозрение на туберкулёз», - говорит ошеломленная Любовь Павловна, а потом удивляется еше больше, когда слышит от уголовника слова, сказанные ей сыном в машине: «я принадлежу к тем 5 процентам людей, которые водить тачку вообще не могут».
Что же получается? Каждый из них мог бы быть ее сыном. Каждый из них и есть ее сын. Поэтому она решает ждать Андрея здесь же, быть пока полезной другому «сыну». По всем христианским и человеческим законам она выбирает павшего ниже всех и страдающего от болезни Андрея-уголовника. Когда его порезали сокамерники, она омывает все его тело, лечит и слышит его шепот: «Мама!» Кстати, следует также отметить, что с проблемой двойническтва здесь прямо связана проблема называния, номинализма, которая по-разному обыгрывается на протяжении всего фильма (безымянный милиционер Серый — Сергеев, задавший эту проблему, множество Андреев, причем совпадает с именем сына героини не только имя, но и отчество; Андрей-уголовник смеется над своим именем, оно ему незнакомо, привычно прозвище — Мелкий; и, наконец, заканчивая самой героиней, прошедшей нелегкий путь от Любови Павловны до Люси). Имя здесь — судьба, крест.
Все оказываются равны перед сильным горем. Материальные различия и цивилизационный налет разлетаются в прах. И все становятся похожи друг на друга, превращаются в просто несчастных людей. С нашей героини вмиг слетает весь её московский лоск, сапоги на каблуках заменяют валенки, волосы она перекрашивает в оранжевый цвет (все женщини в Юрьеве красят волосы в оранжевый цвет- это самая дешевая и единственная имеющаяся там краска) и устраивается на работу уборщицей в диспансер, чтобы быть поближе к Андрею-уголовнику. Если в начале фильма, когда она пришла в дом к кассирше Тане, их разговор напоминал диалог глухих, между ними была очевидна пропасть (одна-богатая, успешная, говорит о Солженицыне, Бетховене, читает Блока; другая — нищая, одинокая, постоянно пребывающая в заботах, как избежать побоев пьяного брата, приходящего за деньгами), то к концу фильма эти две женщины похожи не только радикальным цветом волос, они абсолютно понимают друг друга.
Интересно, что не только сын, но и сама главная героиня явлена не в одном образе. В начале поисков, когда она приходит в рюмочную искать сына, вдруг возникает образ боевой бабы Люси, которая пела в хоре, сидела в тюрьме, а потом сгинула куда-то. Тогда сравнение Люси и интеллигентной изящной Любови Павловны кажется абсолютно невозможным и нелепым. Потом возникает образ девушки из Нагасаки, мучащий героиню, но оказавшийся лишь строчкой из песни. Плутая в этих образах, Любовь Павловна переосмысляет и себя саму. Потеряв сына и голос, она начинает осознавать себя частью этого мира, вполне гармонично там существуя: мирно переругивается с уголовниками, спит с Серым, тоже бывшим заключенным, а ныне милиционером-философом.
Очевидно, что евангельский мотив в образе главной героини задан. Здесь и всеобщая, всечеловеческая мать — Богородица, здесь и Магдалина, омывающая тело Христово (вспомним уже упомянутую сцену омовения тела уголовника Андрея), балансирующая между святостью и падением. Последняя сцена — пение в церковном хоре, когда героиня окончательно духовно слита со всеми, где она — всего лишь одна из многих, отсылает нас, как видится, прямиком к Льву Николаевичу Толстому.
Последнее, о чем хочется сказать. При всей глубине задумки и безусловном таланте режиссера следует отметить, что фильм несколько затянут, к концу уже откровенно устаешь ждать вознесения Любови Павловны, при этом почему-то нет ощущения цельности высказывания, картина будто состоит из отдельных кусков. И никак нельзя избавиться от странного чувства, что сопереживать страдающей героине не хочется.