Учитывая сегодняшнюю дату, надо говорить о революции. Поскольку о революции октябрьской социалистической сегодня в Интернетах и других местах и без меня сказано немало, я выскажусь о революции в кино.

Во второй половине 50-х гг. поколение молодых французских критиков и журналистов выказало своё недовольство положением дел в национальном синематографе. «На экранах демонстрируются только насквозь коммерческие фильмы, в которых события каждой следующей секунды может предугадать даже ребёнок, а в стиле съёмки ничего не менялось уже двадцать лет!», – заявляли они, возрождая мечту режиссёров 10-20-х гг. о создании уникального «киноязыка», не имеющего ничего общего с языками изобразительного искусства и литературы. Можно с уверенностью сказать, что юные французские бунтари, среди которых были Франсуа Трюффо, Жан-Люк Годар, Клод Шаброль, Луи Маль, Эрик Ромер и другие, мечтали продолжить дело Дэвида Уорка Гриффита, Карла Теодора Дрейера, Фрица Ланга, Дзиги Вертова и Сергея Эйзенштейна – кинематографистов-первопроходцев, изобретших и развивших те приёмы, которые стали вскоре основой киноискусства (Гриффит – монтаж и тревеллинг, Дрейер – выразительный крупный план, Ланг – спецэффекты и комбинированную съёмку, Вертов – «говорящие», самоценные кадры, Эйзенштейн – подлинно кинематографические, а не театральные образы). Это явление в конце 50-х – начале 60-х гг. получило название «новой волны французского кино».

Ирония судьбы в том, что как приёмы классиков немого кино стали расхожими и послужили развитию коммерческого искусства, так и наработки представителей «nouvelle vague» пришлись ко двору в массовой кинокультуре. Термин «авторское кино», созданный «нововолновцами», сегодня у многих набил оскомину; противостояние романтическому взгляду на человека, который был свойствен классическому кинематографу, вылилось в повсеместное сегодня изображение человека ничтожной жертвой собственного «я» и исчезновением «героики» даже из многих коммерческих фильмов (иконами этого «триумфа лузеров» стали персонажи Квентина Тарантино и Гая Ритчи, как мне кажется); эксперименты с монтажом и работой оператора, все эти яркие псевдосодержательные кадры и красивости, стали излюбленным делом нынешних представителей «арт-хауса» (а это направление в последние годы немногим менее коммерциализовано, чем «большое кино»)… То есть, революция, совершённая «новой волной», в итоге стала общим местом так же, как в своё время и всё то, против чего восставали Годар, Трюффо, Шаброль и другие. Это не беда и не страшный замкнутый круг, а самая что ни на есть реальность: в том и назначение искусства, чтобы его достижения стали всеобщим достоянием, подняв таким образом общий культурный уровень зрителей (читателей и т.д.). То, от чего в наше время приходят в восторг толпы девочек и мальчиков и понимают/приемлют люди взрослые, на рубеже 50-60-х вызывало бурные дискуссии и отторжение многими критиками и киноманами.

Один из ярчайших представителей «новой волны», Ален Рене, несколько старше остальных режиссёров этого поколения – в конце 50-х ему было уже далеко за тридцать. В истории мирового кинематографа Рене остался (и останется надолго) благодаря двум фильмам – «Хиросима, моя любовь» (1959) и «В прошлом году в Мариенбаде» (1961) – хотя снял гораздо больше, снимает и поныне, несмотря на более чем солидный возраст.



«Хиросима, моя любовь» рассказывает о том, как любовь пробуждает память, а память становится основой для сострадания и совести – в глобальном масштабе. Главная героиня, француженка, оказывается на съёмках фильма в Хиросиме, и здесь она влюбляется в незнакомого мужчину, японца, который боится оставить её и не отпускает ни на минуту. Чувство, вспыхнувшее за двое суток до намеченного возвращения в родную Францию, приводит к тому, что из глубин забвения женщина достаёт случившуюся с ней в 1945-м году трагедию: тогда она, совсем ещё девчонка, полюбила немецкого солдата, и едва не сошла с ума, когда тот был убит.

Ален Рене проводит осторожную параллель между трагедией личной (смерть дорогого человека) и трагедией общечеловеческой (взрыв атомной бомбы в Хиросиме) и говорит своим произведением: человечество не застраховано от новых страшных катастроф, пока события нашей собственной жизни, не говоря уж об истории, будут уходить в небытие и стираться из памяти вскоре после свершения. «Я и тебя забуду, я уже начинаю тебя забывать», – признаётся женщина мужчине незадолго до расставания, и в этих словах заключается одна из величайших трагических загадок человека… «Человечество только тогда окажется на уровне требований гуманизма, когда гибель одного безвинного будет восприниматься как трагедия, равная Хиросиме. Тогда и только тогда станут невозможны новые Хиросимы», – писал советский кинокритик В. Божович.



Фильм этот ценен, помимо своих идей и прекрасных кадров, а также страшных документальных кадров о трагедии в Хиросиме, включённых сюда, ещё и видами печально знаменитого японского города образца 50-х гг. Сегодня Хиросима – мегаполис с тысячами небоскрёбов, и диву даёшься, наблюдая, каким он был всего пятьдесят лет назад. Определённо, современный режиссёр Вонг Кар Вай, перед тем как снимать своё «Любовное настроение», пересматривал эту ленту Алена Рене: улавливается и общность атмосферы, и схожий подход к операторской работе. Вот только французский классик, в отличие от живого почти-классика китайского, смог в это крайне зависящее от формы произведение поместить ещё и грандиозное содержание.

Иное дело фильм «В прошлом году в Мариенбаде» – здесь план содержания вычленяется с большим трудом, и не погрешит против истины тот, кто скажет, что смысла в этом фильме нет вообще. Однако прав будет и критик, убеждённый, что «В прошлом году…», напротив, полон смысла, только его невероятно тяжело «считать» без определённого культурного багажа, будь то творчество Пруста, философские работы Бергсона или измышления структуралистов.



Действие этого фильма происходит в исключительно живописном и дорогом отеле, убранством напоминающем королевский дворец. Здесь собрались представители аристократии, очень богатые, но, судя по застывшим выражениям глаз, душевно мёртвые люди. Один мужчина подходит к женщине и говорит ей, что год назад они с ней уже виделись и даже успели полюбить друг друга. И было это то ли в Фридрихсбаде, то ли в Мариенбаде. Женщина отвечает, что не помнит ничего подобного, и мужчина начинает ей описывать все обстоятельства их знакомства. Этому описанию и посвящён весь фильм, вот только главная трудность в том, что ни один рассказ о прошлогодних событиях не выглядит вероятнее других, а временные пласты смещены совершенно неведомым образом. Всё это приводит к тому, чего и хотели Ален Рене и сценарист фильма Ален Робб-Грийе, основоположник «нового романа» во французской литературе: зритель получает возможность создать собственное кино из того материала, что ему был представлен, и самостоятельно решить, где же истина и существует ли она вообще.



Разгадать головоломку с абсолютной точностью не представляется возможным, поэтому зритель должен отключить логику, здравый смысл, линейное восприятие времени и буквально «отдаться» этому фильму. Тогда возникнет удивительный эффект, будто всё показанное на экране происходит непосредственно в твоём сознании, и оно, сознание, родит какие-то свои образы, пробудит твою память и твоё ассоциативное мышление. Я бы сравнил воздействие этой картины с воздействием музыки – содержание можно только ощутить, сформулировать же его нереально. Тот же критик Божович попробовал определить его так: «Для А. Рене драма человека, разлученного с миром и с самим собой, реализуется в ощущение безнадёжно утекающего («Хиросима, моя любовь») или, наоборот, безысходно остановившегося времени («В прошлом году в Мариенбаде»). Нарушена преемственность, между прошлым и настоящим легла пустыня. Человеческое сознание пытается восстановить распавшуюся связь, каждый раз терпит неудачу, но повторяет свои попытки снова и снова». Что ж, пусть так.

Оба фильма я бы порекомендовал посмотреть всем, кто не боится «выноса мозга». По крайней мере, если вам весь этот формализм и гиперметафоричность не придётся по нраву, вы сможете увидеть, откуда растут корни многих и многих современных «авторских» лент. Иных же ждёт подлинное счастье от знакомства с Аленом Рене.