Низкий абажур, старое зеркало в массивной раме, китайский сервиз, о этот пыльный Египет вещей. Снимать фильмы о поэтах –всегда большая неловкость и большое счастье. Тем более –о Бродском. Который еще при жизни успел воплотить одновременно две мифологемы успешного литератора- сразу русскую и американскую, а уж после смерти иначе как великим русским поэтом его не называли. Бродского любят все. И у каждого Бродский свой. Словно предупреждая неловкие выпады от тех, кто знает, как «на самом деле» режиссер повторяет: « Этот вовсе не о Бродском. Фильм памяти наших родителей».Но что за кокетливое желание открещиваться от поэта, который уже не в первый раз возникает в творчестве Хржановского, и чей образ не кажется случайным. В финальных кадрах мультфильма «Полтора кота» нетерпеливо звонил телефон, который продолжает свою печальную трель и на первых кадрах картины. Никого нет дома.

В лучшие свои моменты (а на самом деле, в худшие) «Полторы комнаты» напоминают развернутый конспект мультфильма Хржановского про кота. Но режиссер забывается, что снимает не мультфильм, а кино. И вот на тесном пятачке питерского коммунального пространства у него уживается чувство ностальгии по советскому прошлому, многоголосица церковного хора и человек –натюрморт с лицом Бродского. Все они кружатся в робком подпитии под неумолкающий закадровый голос. Здесь еще один похвальный жест режиссера, который призван вроде бы облагородить пространство, закадровый текст с вопросительными «да?», «значит», с характерными «что». Тексты приведены дословно, большими кусками, автор выписывает цитаты старательно, как будто экранизирует русскую классику. Он захлебывается этой речью и в какой-то момент, кажется, сорвется как тот критик и забормочет «и т.д. и т.п., устал выписывать». Но ведь выразительное чтение вслух еще не дает хорошего кино. Возникает лишь тавтология: закадровый текст дублирует кинообраз, не позволяет зрительскому воображению двинуться дальше. У Хржановского и без того царит непролазный сказочный лес. Сталин, дочка Кагановича и соседи по коммуналке становятся здесь добрыми сказочными персонажами. Мы не имеем права упрекать режиссера в отсутствии совести, но кажется и правда нужно обладать весьма своеобразным вкусом, чтоб подавать идею переселения евреев за праздничным столом, фаршированным щукой.
Фильм и сам напоминает «Книгу о вкусной и здоровой пище». Здесь в меню: сосиски, Шостакович в пивной, клюква пятидесятнических прибауток. Бродского нет- и не надо. И не надо его здесь искать. Не зря же стихи Бродского, звучащие время от времени невпопад, за кадром, здесь совершенно чужеродны, звучат и не запоминаются. За кокетливым желанием открещиваться от Бродского видно другое- желал он того или нет, режиссер наполнил все пространство фильма ностальгией по советскому времени. Причем в таких нежнейших и интимных формах, которые под силу только хроникам Манского. А в разнотравье стилей Хржановского это все больше напоминает какую-то неудачную стыдную откровенность. Вроде как пьяный человек в метро подсаживается к тебе и начинает рассказ о своем детстве. И слушать неловко и выйти некуда.