«Овсянки» и «Счастье моё» должен
посмотреть каждый. Дело здесь не в их весьма сомнительной художественной
ценности, куда больший интерес они представляют в качестве образчиков
фестивального кино – так можно определить направление в кинематографе,
сформировавшееся у нас в последнее время
и уже имеющее ряд родовых признаков. Вот те, которые просто режут глаз:
- ориентация на вкусы западного
зрителя и, в первую очередь, на предполагаемые вкусы и взгляды жюри. Это
приводит к подгонке нашей истории или действительности под привычные Западу (а
именно там проходят самые престижные фестивали) шаблоны и штампы;
- поиск формы, максимально
шокирующей зрителя;
- сознательное, порой вызывающее
пренебрежение жизненной логикой.
Конечно, фестивальное кино
неоднородно, есть там, например, малые
формы и крупные. В качестве примера крупных форм назову «Утомлённые солнцем-2»
и «Край». А вот «Овсянки» и «Счастье моё» отнесу к кинематографу
малобюджетному, камерному, без претензий на эпичность и на масштаб воздействия.
По
преданию, в VI веке буддийский
монах Дарума-дайси девять лет просидел в пещере, созерцая скалистую стену,
прежде чем испытал сатори – чувство озарения. «Овсянок» я смотрел часа полтора, но никаких
намёков на изменения в своём сознании не заметил. Хотя, формально, и я и монах
проделывали одно и то же – вглядывались в пустоту. К соучастию в творчестве,
что бывает во время просмотра действительно хороших фильмов, этот продукт также
не подталкивал. Слышал мнение, что «Овсянки» привлекают внимание к судьбе
исчезающего народа мери. Вопрос к смотревшим – дрогнуло ли что-то в них,
возникло ли желание если не принять деятельное участие в спасении «утопающих»
(это по теме фильма), то хотя бы искренне посочувствовать именно этому народу,
ужаснуться факту его исчезновения с лица Земли? Невнятные герои, раздражающий
закадровый голос. Расхваливают операторскую работу… С чем её сравнивают и что
там нашли необычного? И поневоле начинаешь
более внимательно, чем следовало бы, обращать внимание на несоответствие
сюжетных поворотов жизненной практике. Взять хотя бы манипуляции с трупом. Что,
если бы в реальности муж поступил с телом жены в соответствии с экранными
«рекомендациями»? Думаю, что возбуждение уголовного дела не заставило бы себя
долго ждать. Вообще, эта линия «Овсянок» напомнила мне недавно просмотренное
перуанское «Молоко скорби», также близкое к жанру фестивального кино. Так вот,
и там и здесь действие начинается с появления трупа, который и становится
опорой для дальнейшего развития сюжета. Не буду утверждать, что это некрофилия
в чистом виде, но полностью здоровым такой интерес назвать трудно. Сближает обе
картины не только внимание к смерти, но и к жизни, точнее, к источнику жизни. К
этому своеобразному соревнованию, считаю, наши подошли слишком поверхностно и
уступили по очкам. Они ограничились банальным украшением… женских волос (назову
это так) какими-то висюльками, а вот в
перуанском варианте глубже погрузились в тему и разместили во влагалище целую
картофелину.
«Счастье
моё» вливает новое вино в, казалось бы, выброшенные на свалку нашей истории
меха чернушного жанра. Причём, если
«Овсянки» отстранённо-аппатичны, то «Счастье моё» отстранённо-агрессивно.
Такого чувства безнадёжности и вырождения замкадовской России я не видел давно.
На экране - броуновское движение человекоподобных существ. Случайным образом
они сталкиваются друг с другом, при первой возможности сильные вгрызаются в
слабых, мародёрство стало нормой жизни.
Не участие ли Германии в создании
фильма «простимулировало» появление эпизода с возвращением советского офицера
из побеждённой Германии с немецкими вещичками в небольшом чемоданчике? Не там
ли нашёл режиссёр истоки мародёрства современного? Характерной является сцена
на городском рынке: толкутся какие-то живые трупы, с какой целью они пришли
туда, в чём смысл их нахождения не только в этом месте, но и вообще на Земле?
Единственный в этом фильме нормальный (а точнее - полунормальный) персонаж,
после столкновения с этой реальностью приближается к состоянию овоща, но даже в
этом состоянии он не очень сильно выделяется из окружающей среды и вполне
способен функционировать в установленных там рамках. В одном из своих интервью
режиссёр сетовал на невозможность доведения до западного зрителя поэтики языка
фильма. Ну никак эта поэтика, б***ь, не доходит, б***ь, до западного зрителя,
б***ь. Потому что поэтика, б***ь, это то, б***ь, что теряется, б***ь, при
переводе, б***ь. Подозреваю, что без спецподготовки обнаружить её (поэтику,
конечно) дано не каждому русскоговорящему. Есть в этом фильме один диалог, в
котором герой пытается узнать у попавшихся ему на пути каких-то одичалых
полулюдей, куда ведёт дорога:
«- Это не дорога, это
направление.
- Ну и куда же это направление?
- А никуда…. Тупик это, тупик
нечистой силы».
Вот и мне кажется, что
фестивальное кино забрело в такой тупик.
Возможно,
профессионалы могут своим острым взглядом вскрыть не открывшиеся мне глубины.
Но страшно узок круг этих профессионалов, я же смотрю на экран как простой
зритель. И просмотрел эти фильмы не из-за острого приступа мазохизма, а в силу
вполне объяснимого любопытства: как бабочки летят на свет, а мухи на…,
так и я польстился на полученные картинами награды и на восторженные сообщения
в новостных выпусках. Не сожалею о потерянном времени, всё получилось весьма
поучительно и познавательно.