Что прячется
за индустриальным шумом, за сверхкрупными планами дамских губ и мужских лиц, за
навязчивым отображением кусков техногенной реальности в линчевских фильмах?
Условно и переусложнено: параноидальная визуализация, фабричная мистика,
ужасающий подтекст Быта. В постиндустриальный век, где все призраки изгнаны из
механизмов, предметов, вещей, Линч своими кинокартинами культивирует
визуализированную мистификацию повседневности. Исключительными
кинематографическими методами Линч заставляет пустые объекты и обездушенные
фрагменты бытия кричать, агонизировать, извиваться, в конце концов,
демонстрировать свое существование. Самую скудную минималистскую обстановку
посредством искусного нагнетания, интенсификации Образа можно обратить в юдоль
мистического клокотания и скрежета зубов. Детализировано всматриваясь в
обыкновенные предметы, Маэстро прорывает запруды бессознательного и сталкивает
аудиторию с эссенциалистским мистицизмом, батаевским ужасом сакрального. В
«Шоссе в никуда» («Lost Highway», 1997) мы обретаем перманентный саспенс,
отражение отстраненного, бессмысленного, относительного насилия, шоковую
терапию через раскадровку страха. Классический линчевский ход: стандартную
криминальную историю перенасытить мистериальным фоном и параноидальным контекстом,
корежащим реалистичную сюжетную линию. Причем авторская мифологема предельно
минималистская («Шоссе в никуда» здесь весьма показательна) – при использовании
мельчайшей порции вербальных объяснений Линч интенсифицирует кинокартину
множеством визуальных образов. Всполох видимостей и не сказать, что вычурных,
эстетских, искусственных.
Вряд ли
кто-нибудь досконально перенесет тяжеловесную мифологему линчевского фильма на
плоскость ясной фабулы. Проблема даже не в запутанном дублировании главных
героев и существовании альтер-эго. Хотя игра с двойником как важнейшая
психоаналитическая тематика важна и является знаковым фактором, что инициирует
разнообразие. Но хитрость кинотекста заключена в ином: ведь ревность, порок,
обыденность как буквальные феномены распираются изнутри некоей таинственной
подосновой, насколько персонализированной человеком в гриме и с камерой,
настолько же обезличенной его странноватой функцией и общим назначением (секуляризованного
«ангела смерти», либо олицетворенным и материализовавшимся «Оно». Мир
криминальных потрясений оказывается медиатором, связывающим героя с универсумом
запредельного, а бытовая компонента из вещей и обстановки становится источником
безапелляционного ужаса. Убийство из-за ревности как факт, рядовое событие облекается
контекстуальным мистицизмом, сакральным фоном, подминающим под себя привычную
реальность. Буржуазная домашняя обстановка как гарант социальных и этических
норм оборачивается местом разгула мистических сил порока. В том, что в этом
потустороннем теневом грехе отсутствуют конспирологические нотки и стройная
мифологическая система, лишь добавляет неосознанного ужаса.
Корреляция
реальности и фантазии (соотнесение событий, связанных с Фредом и его
фантастическим двойником Питом), компенсаторный механизм, позволяющий в
патологических грезах репрезентировать собственную мужскую силу в убийстве
мистера Эдди (непристойный символический отец, являющийся ключом к разгадке
действительной жизни жены) и половых актах с девушками (повышенная сексуальная
активность молодого и привлекательного мужчины). Получается, мужская слабость
главного героя в реальности зеркально соотноситься с мачо достоинствами и
расправой над двумя соперниками («Другие», связанные с приоткрытым «Фактом»: тайная
порно-жизнь Рене) в Фантазме. Короче, фрейдизм всплывает в разных частях фильма,
но это вряд ли стоит отнести к исключительным достоинствам фильма, ведь
психоаналитическая образность частенько культивируется режиссерами. Правильней
всего, необходимо было бы выделить расстроенную диалектику мистицизма и
сумасшествия, фантастичности и патологии. Именно – расстроенной, нестройной,
неустойчивой, без разведения однозначных смысловых полюсов, без явной
оппозиции. Диалектики… Скользящее Означающее несется «в никуда» как линчевская
машина по затемненной магистрали. И не может остановиться на одном Означаемом. Что
прорывается с экрана? Нечто, не дифференцированное. То ли болезненные эксцессы
слабохарактерного «недомужика», не способного удовлетворить жену и разгадать ее
сокровенное прошлое-настоящее, то ли прорыв запредельных сил хаоса, беспорядка,
преисподней (секулярной безвестности и затененности), то ли позарившаяся на
территорию действительности мощь Фантазма, скоординировавшая два разнородных
мира (Воображаемое и Реальное)? Вот так аморфная идея кинотекста растеклась по
нескольким бытийственным поверхностям: болезненного, фантастического,
мистического. Оставив в стороне светлое время Реального, задвинув последнее на
периферию.
В столь искусной режиссерской практике по вытеснению
Реального первенствующие места стали занимать довольно вторичные вещи, как
фоновый звук, крупные планы несущественных деталей, нарочитая
экзальтированность персонажей, и пр. К примеру, монотонный фоновый шум – эдакая
какофония разнородных индустриальных предметов, как бы зловещее грудное
(хтоническое) дыхание обстановки жизненного благополучия и социальной
респектабельности, реликтовое излучение Повседневности, по обыкновению
незаметное, но могущее в отдельные моменты сразить ужасом потаенного. Еще в «Eraserhead»
эти шумовые вибрации указывали на колоссальную мощь и бесчеловечность
индустриальных пейзажей, механической обстановки, далее это звуковое шипение
стало у Линча универсальным инструментарием для нагнетания саспенса, приобретая
множество коннотативных значений – мистических и параноидальных. Мельчайшая
деталь: приободряющее снисходительное похлопывание по спине мужа («не
получилось, ничего страшного» оказывается решающим фактором для сценарного
развертывания будущих событий – убийства и его последствий. А чудовищная
непристойность, карнавальная эксцентричность, абсурдистский эпатаж главных
злодеев возводят к странностям сказочных дискурсов Гофмана и, конечно же,
отдаляют от Реального. Деперсонализированное зло загримировано и не бьет в лоб
присущей отвратительностью, но ожидает…