В оригинале название фильма китайского режиссера Лу Чуаня "Nanking! Nanking!" звучит менее пафосно и более выразительно, чем адаптированное европейское "The City Of Life And Death".

   Сюжетной основой фильма служат известные события японо-китайской войны 1937-1945 годов. В конце 1937 года японские войска вторглись во временную столицу Китайской Республики город Нанкин, уничтожив самыми изобретательными  способами более 300 тысяч жителей. Джон Рабе, глава немецкой дипломатической миссии в Нанкине, пользуясь своим положением, давал кров и защиту на подведомственной ему территории тысячам китайцев  до тех пор, пока не был отозван своим правительством в Германию. Он и его секретарь являются одним из центров повествования, все время меняющем свой фокус с китайской стороны на японскую и обратно.

   Черная-белая картинка усиливает эффект присутствия, однако Лу Чуаню удалось избежать соблазна превратить фильм в документальную хронику "изнасилования Нанкина". Китайский режиссер пользуется общечеловеческим набором средств истребления себе подобных - закапывание и массовое сожжение еще живых людей, расстрел. В общем, ничего нового в этом смысле для подкованного в вопросе европейского зрителя нет.  Исторические же хроники гораздо более красноречивы. Соревнования, кто из японских солдат быстрее наберет определенное количество жертв, 80 тысяч изнасилованных женщин всех возрастов и прочие жуткие зверства. 

Так сложилось, что порог терпимости к насилию в восточных культурах гораздо выше европейского. Думаю, китайскому режиссеру простили бы куда более густые краски, но он не стал ими злоупотреблять, сконцентрировавшись на другом.

   Война в его изображении предстает довольно бессмысленным зрелищем. Гражданским жертвам, ополченцам, детям, воюющим наравне со своими отцами-братьями, несчастным женщинам Лю Чуань сочувствует, как и положено всякому гуманисту. Интереснее взгляд со стороны японских солдат.

   На примере одного из них показано, как убивая и насилуя, они совершают путешествия к глубинам своего архаического начала, требующем сильных, общих, массовых эмоций, безудержного насилия и неистовства. Пройдя через все что полагается настоящему захватчику, убийства раненых, надругательства над женщинами, он достигает дна своей личности, откуда уже не в силах вернуться. Апогеем становится ритуальный танец на улицах поверженного города. После него он отпускает двух чудом выживших после расстрела китайцев, отходит в сторону и кончает с собой выстрелом в висок.

   Кино, в котором нет героев и не воспета война, даже Джон Рабе выглядит жалким и бессильным на фоне восторжествовавшего хаоса. Кино примечательное не только мастерской операторской работой, которая делает каждый черно-белый кадр достойным хорошей фотогалереи, кино замечательное авторской интонацией, очень неожиданной именно для китайского режиссера. Кино, вызывающее неприятие на начальном дорациональном уровне к любым формам насилия, войны и массовых эмоций.