Мертвец
режиссер Джим Джармуш
1995 год
США, Германия, Япония
в главных ролях Джонни Депп, Гэри Фармер
продолжительность 121 мин. (02:01)
«Почему вы уезжаете отсюда? – вопрошает бухгалтера Уильяма Блейка работник поезда, стучащего колесами в самую глушь американского континента конца XIX века, – Ведь эти дороги ведут в ад. Похоже, вам просто хочется присмотреть себе могилу».
Понимает ли на самом деле герой, куда едет? Или он движим бессознательным, почти архетипичным стремлением к саморазрушению, так ярко проявляющимся в человеке текущей эпохи? Все действие фильма похоже на сон. Притягательная музыка Нила Янга, от колдовского звучания которой невозможно оторваться даже в финальных титрах. Проплывающие мимо, бесконечно меланхоличные черно-белые ландшафты. Гаснущий свет как граница перемены декораций...
«Посмотрите в окно. Словно вы по реке плывете, верно? А позже, ночью, вы лежали, смотрели в небо, и поток в голове был неотличим от потока перед глазами. И вы подумали про себя: почему все движется, а лодка стоит?» – продолжает свои вопросы перепачканный сажей и углем машинист-философ. Лодка жизни каждого, кто далек и оторван от первозданной природы, от настоящих, а не искусственных ценностей, действительно замерла в неподвижности.
Всего несколько столетий назад белая цивилизация в погоне за призраком золотого тельца безжалостно уничтожила культуру нескольких континентов. Самобытность и неповторимость Северной и Южной Америки, как и уникальность Австралии, были навсегда стерты с лица земли. Да и первозданность Африки возможно ли считать сохранившейся? По своему беспрецедентному размаху этот чудовищный геноцид можно сравнить только с полным уничтожением культуры неандертальцев кроманьонцами, которым удалось изменить историю планеты где-то тридцать тысяч лет назад. Изменить, чтобы в итоге привести ее к гибели. Безумные техногенные цивилизации в неоплатном долгу перед всем остальным человечеством.
Герой идет по индустриальному городу с говорящим названием Город Машин и наблюдает приметы его развития, которое больше похоже на упадок. Густой дым из трубы. Десятки голов и шкур убитых бизонов. «В прошлом году их отстрелили, по сведениям правительства, уже миллион», – информирует его еще в поезде все тот же машинист. Мастерскую гробов – свежих и аккуратно-стандартных, как близнецы. Мочащуюся под себя лошадь. Настороженных и вооруженных до зубов мужчин. Проститутку, ублажающую неопрятного клиента прямо на людной улице. Грязь, вонь, шум, пьянство. И презрительное высокомерие.
Судьба распоряжается так, что он вынужден бежать из этого цивилизованного ада, спасаясь от погони за своей головой. И всего за несколько дней представления героя о жизни и о себе самом меняются кардинально. Повстречавшийся ему просвещенный индеец, изгой своего народа, по имени Никто, Тот Кто Говорит Громко Не Скажет Ни О Чем, принимая героя за своего кумира, его тезку, уже умершего поэта-мистика Уильяма Блейка, ведет его от сна небытия по пути к познанию своей истинной сущности. Мертвым и спящим приехал Уильям Блейк в этот дикий край, воскресшим и проснувшимся он его покидает…
Робкий и стеснительный юноша превращается в хладнокровного воина, не испытывающего ни эмоционального подъема, ни приступов рефлексии при защите своей жизни от покушающихся на нее убийц: выживание становится для него повседневностью. «Я устал», – утомленно морщится беглец, привычно пристреливая очередного охотника за своей головой и обещанной за нее, с каждым днем все возрастающей, наградой. Его тело нашпиговано пулями, одежда окровавлена, он не помнит, когда в последний раз принимал пищу, но с его губ слетают не жалобы или ругательства, а стихи его мистического тезки.
И каждая ночь, как и каждое утро,
Приносит рождение тех, кто умрет.
И в их череде день за днем, поминутно
Рождается тот, кто потом оживет,
Своим появленьем развеяв, как тучи,
Нашествие тьмы… *
Именно с тем, кому дано развеять тьму, и ассоциирует теперь себя герой повествования. Никогда человек не бывает так жив, как умирая в объятиях дикой природы в борьбе за свое существование. Недаром еще в начале пути, вкладывая в руки своего спутника оружие, индеец Никто обещает ему: «Это оружие заменит тебе язык. Ты научишься говорить при помощи него. И твои стихи будут написаны кровью».
Индейское поселение, куда пребывают в конце пути Уильям Блейк и Никто, разительно отличается от Города Машин. Перед взором умирающего от ран героя встают картины красоты и покоя. Нарядная одежда индейцев с множеством украшений. Религиозные символы. Ребенок, качающийся в колыбели. Занятые неторопливой работой люди, которые проявляют искренний интерес к новоприбывшему. Над головой опустившегося на землю от боли и усталости мужчины широко простирает свои крылья расписная деревянная птица – индейский символ благодарения.
Поиск пищи души – это счастье.
По пути за ней следуй голодным,
Тогда духи укроют в ненастье
И одарят жнивьем плодородным… *
Как погребают своих покойников белые? Закапывают мертвецов в землю. Индеец готовит своего кумира для единения с природой. Он снаряжает его в морское путешествие, торжественно облачая в нарядные, праздничные одежды и заботливо выкладывая расписное каноэ ветками кедров. Над головой героя раскидывается бесконечное небо, а по бокам лодки плещутся мягкие печальные волны, по которым накрапывает мелкий дождь, сопровождаемый редкими криками чаек... И отправляется он на встречу с вечностью уже живым…
* – переводы с английского отрывков из стихотворений Уильяма Блейка мои
Лариса Баграмова, 2012
режиссер Джим Джармуш
1995 год
США, Германия, Япония
в главных ролях Джонни Депп, Гэри Фармер
продолжительность 121 мин. (02:01)
«Почему вы уезжаете отсюда? – вопрошает бухгалтера Уильяма Блейка работник поезда, стучащего колесами в самую глушь американского континента конца XIX века, – Ведь эти дороги ведут в ад. Похоже, вам просто хочется присмотреть себе могилу».
Понимает ли на самом деле герой, куда едет? Или он движим бессознательным, почти архетипичным стремлением к саморазрушению, так ярко проявляющимся в человеке текущей эпохи? Все действие фильма похоже на сон. Притягательная музыка Нила Янга, от колдовского звучания которой невозможно оторваться даже в финальных титрах. Проплывающие мимо, бесконечно меланхоличные черно-белые ландшафты. Гаснущий свет как граница перемены декораций...
«Посмотрите в окно. Словно вы по реке плывете, верно? А позже, ночью, вы лежали, смотрели в небо, и поток в голове был неотличим от потока перед глазами. И вы подумали про себя: почему все движется, а лодка стоит?» – продолжает свои вопросы перепачканный сажей и углем машинист-философ. Лодка жизни каждого, кто далек и оторван от первозданной природы, от настоящих, а не искусственных ценностей, действительно замерла в неподвижности.
Всего несколько столетий назад белая цивилизация в погоне за призраком золотого тельца безжалостно уничтожила культуру нескольких континентов. Самобытность и неповторимость Северной и Южной Америки, как и уникальность Австралии, были навсегда стерты с лица земли. Да и первозданность Африки возможно ли считать сохранившейся? По своему беспрецедентному размаху этот чудовищный геноцид можно сравнить только с полным уничтожением культуры неандертальцев кроманьонцами, которым удалось изменить историю планеты где-то тридцать тысяч лет назад. Изменить, чтобы в итоге привести ее к гибели. Безумные техногенные цивилизации в неоплатном долгу перед всем остальным человечеством.
Герой идет по индустриальному городу с говорящим названием Город Машин и наблюдает приметы его развития, которое больше похоже на упадок. Густой дым из трубы. Десятки голов и шкур убитых бизонов. «В прошлом году их отстрелили, по сведениям правительства, уже миллион», – информирует его еще в поезде все тот же машинист. Мастерскую гробов – свежих и аккуратно-стандартных, как близнецы. Мочащуюся под себя лошадь. Настороженных и вооруженных до зубов мужчин. Проститутку, ублажающую неопрятного клиента прямо на людной улице. Грязь, вонь, шум, пьянство. И презрительное высокомерие.
Судьба распоряжается так, что он вынужден бежать из этого цивилизованного ада, спасаясь от погони за своей головой. И всего за несколько дней представления героя о жизни и о себе самом меняются кардинально. Повстречавшийся ему просвещенный индеец, изгой своего народа, по имени Никто, Тот Кто Говорит Громко Не Скажет Ни О Чем, принимая героя за своего кумира, его тезку, уже умершего поэта-мистика Уильяма Блейка, ведет его от сна небытия по пути к познанию своей истинной сущности. Мертвым и спящим приехал Уильям Блейк в этот дикий край, воскресшим и проснувшимся он его покидает…
Робкий и стеснительный юноша превращается в хладнокровного воина, не испытывающего ни эмоционального подъема, ни приступов рефлексии при защите своей жизни от покушающихся на нее убийц: выживание становится для него повседневностью. «Я устал», – утомленно морщится беглец, привычно пристреливая очередного охотника за своей головой и обещанной за нее, с каждым днем все возрастающей, наградой. Его тело нашпиговано пулями, одежда окровавлена, он не помнит, когда в последний раз принимал пищу, но с его губ слетают не жалобы или ругательства, а стихи его мистического тезки.
И каждая ночь, как и каждое утро,
Приносит рождение тех, кто умрет.
И в их череде день за днем, поминутно
Рождается тот, кто потом оживет,
Своим появленьем развеяв, как тучи,
Нашествие тьмы… *
Именно с тем, кому дано развеять тьму, и ассоциирует теперь себя герой повествования. Никогда человек не бывает так жив, как умирая в объятиях дикой природы в борьбе за свое существование. Недаром еще в начале пути, вкладывая в руки своего спутника оружие, индеец Никто обещает ему: «Это оружие заменит тебе язык. Ты научишься говорить при помощи него. И твои стихи будут написаны кровью».
Индейское поселение, куда пребывают в конце пути Уильям Блейк и Никто, разительно отличается от Города Машин. Перед взором умирающего от ран героя встают картины красоты и покоя. Нарядная одежда индейцев с множеством украшений. Религиозные символы. Ребенок, качающийся в колыбели. Занятые неторопливой работой люди, которые проявляют искренний интерес к новоприбывшему. Над головой опустившегося на землю от боли и усталости мужчины широко простирает свои крылья расписная деревянная птица – индейский символ благодарения.
Поиск пищи души – это счастье.
По пути за ней следуй голодным,
Тогда духи укроют в ненастье
И одарят жнивьем плодородным… *
Как погребают своих покойников белые? Закапывают мертвецов в землю. Индеец готовит своего кумира для единения с природой. Он снаряжает его в морское путешествие, торжественно облачая в нарядные, праздничные одежды и заботливо выкладывая расписное каноэ ветками кедров. Над головой героя раскидывается бесконечное небо, а по бокам лодки плещутся мягкие печальные волны, по которым накрапывает мелкий дождь, сопровождаемый редкими криками чаек... И отправляется он на встречу с вечностью уже живым…
* – переводы с английского отрывков из стихотворений Уильяма Блейка мои
Лариса Баграмова, 2012
. Однако, принято говорить, что умом он тронулся именно на "Глюках". Что в общем-то чушь, потому что фильм этот прям, прост и чист как небо на рассвете, которым здесь только дразнят (никак нельзя, только гнетущий субъективизм). Конечно, как всякий неглупый режиссер, он даёт волю безумию Шэннона и сам готов любоваться на него неограниченное количество времени, и, как всякий сильный режиссер, готов пустить кровь, когда материал того потребует. Но если смотреть два последних фильма Фридкина в обратном порядке, то "Глюки" покажутся удивительно сдержанными в этом плане. С другой стороны, страшно представить, как выглядит этот фильм с позиции человека, который не увидит всей той кричащей (театральной) драматичности, которая лезет, словно те самые жуки сквозь кожу, сквозь параноидальные пассажи героев. В таком случае фильм в лучшем случае вызовет смех. Усугубляющийся бред сумасшедшего с натяжкой похожий на фильм ужасов. Фридкин здесь совсем не играет в двусмысленность безумия, не пытается манипулировать восприятием зрителя, он делает это только в самом начале, немного поменяв местами двух мужчин фильма, но нужно это ему, чтобы прочертить определенную грань, за этой гранью фильм круто меняется, но в целом в нём всё просто: люди - бесконечно одиноки, любовь - это одни тараканы на двоих, безумие - это безумие, но за каждым диагнозом - чья-то трагедия. Он - жертва мясорубки войны, она - абсурда жизни (что, пожалуй, намного страшнее). Нарочитая простота и театральность драматургия (а она и есть здесь театральная) портят разве что концовку, в остальном же фильм горит ярким пламенем очищающего безумия, и не могу не сказать, что я и вам желаю хотя бы один разочек на него посмотреть, вместе с ним погореть. 
.jpg)
