
Несколько мыслишек по поводу балабановского "Кочегара"
1) «Кочегар» - квинтэссенция тем и смыслов предыдущих балабановских фильмов. Простодушный юродивый контуженный главный герой, напоминающий персонажа Сухорукова из «Счастливых дней». Бандитские реалии из «Братьев». Якутская тема из незаконченной «Реки». Длинные проезды из «Груза 200». Фильм в фильме – излюбленный приём Балабанова («Трофим», «Про уродов и людей», в каком-то смысле и «Война»).
Эти переклички смыслов – не просто приём, самоцитирование ради самоцитирования, а расстановка акцентов, «редакторская правка». Если в «Брате» Данила Багров противопоставлялся «отсидевшимся в штабе писарям», то теперь Балабанов (скорее всего, неосознанно) противопоставляет Даниле якута. Главная фраза фильма – «Издалека стрелять – это не война» – обращена и к нему тоже.
2) Балабанов всё время возвращается к девяностым; это как невылеченная болезнь, бередящая рана, страница, которую он никак не может перевернуть. И не только он – подспудно везде идёт эта рефлексия, все стараются «проговорить», переварить девяностые, понять, что произошло в это время со страной. Какое-то время казалось, что болезни больше нет, но сейчас всё очевиднее становится, что нулевые были только лишь обезболивающим (пусть и мощным), а болезнь никуда не делась. Поэтому всех так зацепила эта история с Кущёвской – потому что люди чувствуют, что рвануть похожим образом может везде.
Балабанов, кстати, несколько усиливает эту линию тем, что у него в «Кочегаре» нет ни одной конкретной временной привязки. То есть, мы примерно догадываемся, что действие происходит в Питере в девяностые, но с другой стороны эта история как бы происходит вне времени и места, такой эффект возникает. Ну а если совсем уж основательно всматриваться, то можно заметить современные автомобильные номера, да и Дидюля только в нулевых начал записываться-концертировать. Хотя скорее это для любителей отыскивать ляпы.
3) Почти во всех фильмах Балабанова музыкальный ряд – дополнительная смысловая конструкция, одна из «несущих стен». На протяжении всего «Кочегара» (с небольшими перерывами на «Агату Кристи» и «Чёрного Лукича») звучит музыка гитариста Дидюли, причём, одни и те же композиции, раза по два-три, словно кассету поставили в режиме реверса. Музыка не выполняет какие-то иллюстративные задачи и не идёт «на контрасте». Здесь скорее нечто третье, схожее с фильмами Линча, когда самое жуткое обнаруживается в обыденном, привычном, в том, на что обычно не обращаешь внимания. Подобным образом Балабанов использовал в «Грузе-200» песенки «Плот» и «В краю магнолий», но там за песнями тянулся шлейф эпохи. За Дидюлей же никаких идеологических шлейфов нет, эта музыка в идеале должна быть фоновым саундтрэком к какой-нибудь проходной романтической мелодраме категории Б, но её поместили в другую среду – и в беспечных гитарных переборах открылось нечто пугающее, страшное.
4) Минимализм выразительных средств просто завораживает. Диалоги героев, наверное, уместятся на двух страницах, пересказ сюжета займёт не больше абзаца. Балабанов экранизировал главное слово 90-х – слово «отморозок». В «Кочегаре» все заметено и выморожено. Герои отмороженно ходят, отмороженно ездят, отмороженно молчат, отмороженно смотрят на огонь, отмороженно трахаются, отмороженно убивают и даже умирают совершенно отмороженно, со слегка удивлённой ухмылкой. Таких абсолютных, стопроцентных отморозков, без тени рефлексии, без тени человеческого (Данила Багров – словоохотливый философ по сравнению с ними), в нашем кино, кажется, ещё не было.
5) Ритм фильма соткан из многочисленных проходов и проездов героев, занимающих в общей сложности едва ли не треть фильма. Долгий-долгий проход: снайпер-сержант идёт с футляром от гитары, в котором лежит винтовка – идёт в рокерской косухе, беззаботной походочкой, точь-в-точь музыкант, но мы-то знаем, что он идёт убивать. Там вообще все идут-едут или убивать, или просить убить, или сжигать трупы.
У Достоевского описание убийства занимает куда меньше места, нежели описания приготовления и путь Раскольникова к дому старушки-процентщицы. В принципе, так и есть, самое главное происходит не снаружи, когда человек нажимает на курок, а внутри, когда заряжает пистолет и отправляется к жертве. В «Кочегаре» камера долго-долго показывает героев, словно пытается заглянуть внутрь них, разглядеть что-то за их отмороженностью. Но там нечего разглядывать. Потому так саднят и тревожат случайно попавшие в кадр прохожие (мальчик, выгуливающий собаку, ковыляющая за главной героиней старуха, тяжело вздыхающий мужик в трамвае) – еще неизвестно, куда они идут, и что у них в головах.