Как много в мире прекрасных вещей, которые нам неизвестны и маловероятно, что мы о них узнаем.
Но все же иногда узнаем. Недавно открыл для себя режиссера Кохэя Огури. Он в возрасте, 64 года, но снял только пять фильмов. Каждый фильм награжден призами, в Японии считается классиком, но реально доступен только его последний фильм, «Погребенный лес». Хотя его фильмы и получали призы на МКФ, и были ретроспективы в Москве, но на МКФ и московские ретроспективы даже далеко не каждый москвич может попасть.
Это чисто японское кино, но провести какие-либо параллели сложно. Можно назвать его анти-Миике или анти-Китано. В какой-то степени это сравнимо с Одзу, а некоторые эпизоды кажутся кадрами из Миядзаки:
Фильм начинается как серия зарисовок из провинциальной жизни, то лирических, то комичных. Связывает это все история трех девочек, которые играют в игру – рассказывают по очереди сказочную историю, что поначалу воспринимается просто как рамка, охватывающая разрозненные эпизоды. Однако с самого начала начинает что-то смущать, некоторые мелочи, которые «смещают» ситуацию. То огромное и совершенно неподвижное небо. То несоразмерные мячи на школьной площадке, которые оказываются почти в человеческий рост. Постепенно эти отклонения накапливаются, резонируют с отклонениями в других эпизодах, в результате чего открывается мистический и метафизический план. Сказка, которую придумывают девочки, начинает переплетаться с реальностью и воплощаться. Нужно отметить, что ничего сверхестественного, фантастического в фильме нет, открывается мистичность самой повседневности. Ведь, в конце концов, облака вполне могут быть неподвижными, а мячи – очень большими.
Главный образ, как видно из названия – погребенный лес, лес, который 3800 лет назад был засыпан пеплом от извержения вулкана. Эта тема начинается с первых эпизодов, когда жители города взламывают асфальт и освобождают погребенную под ним почву. Это пока что довольно неглубокая археология, но по мере развития фильма глубина возрастает. Жители раскапывают погребенный лес, но при этом и сам город оказывается каким-то погребенным, подводным, утонувшим во времени, накрытым огромным небом. Можне сказать, что Одзу и Миядзаки – это как бы декартовы координаты фильма. Одзу горизонтален, прижат к земле, Миядзаки вертикален, путешествует по различным этажам мироздания. Огури начитается горизонтально, как Одзу, а затем, постепенно и трудноуловимо взмывает вверх и погружается вниз.
Финальная сцена, когда через влажный, укутанный туманом лес девочки идут навстречу друг другу по шаткому подвесному мостику, протянутому посередине трехэтажного кадра – своего рода ключ ко всему фильму, который, правда, дается не в начале партитуры, а в конце.
Здесь бы еще сказать про (с) музыку ("Песнь Ходорковского Силуана" А. Пярта).
И про язык, внешне церемонный, но на самом деле осторожный, бедный в смысловом плане и богатый в плане значений.
Но все же иногда узнаем. Недавно открыл для себя режиссера Кохэя Огури. Он в возрасте, 64 года, но снял только пять фильмов. Каждый фильм награжден призами, в Японии считается классиком, но реально доступен только его последний фильм, «Погребенный лес». Хотя его фильмы и получали призы на МКФ, и были ретроспективы в Москве, но на МКФ и московские ретроспективы даже далеко не каждый москвич может попасть.
Это чисто японское кино, но провести какие-либо параллели сложно. Можно назвать его анти-Миике или анти-Китано. В какой-то степени это сравнимо с Одзу, а некоторые эпизоды кажутся кадрами из Миядзаки:
Фильм начинается как серия зарисовок из провинциальной жизни, то лирических, то комичных. Связывает это все история трех девочек, которые играют в игру – рассказывают по очереди сказочную историю, что поначалу воспринимается просто как рамка, охватывающая разрозненные эпизоды. Однако с самого начала начинает что-то смущать, некоторые мелочи, которые «смещают» ситуацию. То огромное и совершенно неподвижное небо. То несоразмерные мячи на школьной площадке, которые оказываются почти в человеческий рост. Постепенно эти отклонения накапливаются, резонируют с отклонениями в других эпизодах, в результате чего открывается мистический и метафизический план. Сказка, которую придумывают девочки, начинает переплетаться с реальностью и воплощаться. Нужно отметить, что ничего сверхестественного, фантастического в фильме нет, открывается мистичность самой повседневности. Ведь, в конце концов, облака вполне могут быть неподвижными, а мячи – очень большими.
Главный образ, как видно из названия – погребенный лес, лес, который 3800 лет назад был засыпан пеплом от извержения вулкана. Эта тема начинается с первых эпизодов, когда жители города взламывают асфальт и освобождают погребенную под ним почву. Это пока что довольно неглубокая археология, но по мере развития фильма глубина возрастает. Жители раскапывают погребенный лес, но при этом и сам город оказывается каким-то погребенным, подводным, утонувшим во времени, накрытым огромным небом. Можне сказать, что Одзу и Миядзаки – это как бы декартовы координаты фильма. Одзу горизонтален, прижат к земле, Миядзаки вертикален, путешествует по различным этажам мироздания. Огури начитается горизонтально, как Одзу, а затем, постепенно и трудноуловимо взмывает вверх и погружается вниз.
Финальная сцена, когда через влажный, укутанный туманом лес девочки идут навстречу друг другу по шаткому подвесному мостику, протянутому посередине трехэтажного кадра – своего рода ключ ко всему фильму, который, правда, дается не в начале партитуры, а в конце.
Здесь бы еще сказать про (с) музыку ("Песнь Ходорковского Силуана" А. Пярта).
И про язык, внешне церемонный, но на самом деле осторожный, бедный в смысловом плане и богатый в плане значений.
. Подростковая дружба (да и не только детская) бывает жестокой и эгоистичной, по принципу «мы только завтра не вместе, а потом, после дискотеки, будем опять дружить». Грустно слышать, что словарь Эллочки Щукиной живет и в нашем времени – молодежи больше 30-ти слов и не нужно для общения.
