Иван Грозный, как воплощение Власти на Руси. Власти фанатично верящей в свою святость, власти безгранично жестокой в собственном насаждении (потому что от Бога!), власти заканчивающейся в одиночестве посреди выжженной земли и виселиц. Павел Лунгин показал нам нашу власть. Ту самую перед которой мы благоговеем, которую, одновременно, ненавидим. И здесь же Лунгин показывает народ. Тот, который призывает власть уничтожать врагов и сразу после этого неистово дерётся за брошенные из рук княгини монеты, народ готовый сгорая на костре славить своего царя, призывая его свирепствовать дальше (а ведь с нами по другому и нельзя!). Тот самый народ из которого вышел Малюта Скуратов, губящий свою душу потому что должен служить царю земному, а не небесному, ибо царь земной оказывается важнее и священнее того, что на небе. И, наконец, самый страшный грех народа — ослушание, за которое только Царь и будет нести ответственность перед Господом и, которое, он должен вырывать с корнем. „Может, как человек я – грешник, но как царь-то я праведен“ — уверен Иван.
Иван Грозный, приглашает Филиппа Колычева стать митрополитом Руси, потому что предыдущий митрополит невыдержав зверств опричнины, ушёл в монастырь. Митрополит приезжает в текущую кровью казнённых Москву, пытаясь спасти не души — людей от гибели. Филипп Колычев в исполнении Янковского религиозно менее фанатичен, чем Иван Грозный, в фильме он борется за своих родных и безвинно убиваемых, но больше словами и делами, а не молитвами. Митрополит укрывает у себя во дворе опальных воевод, которых после пыток и признания в измене, сам же будет судить. Он оспаривает власть царя в Храме, перед народом, совершая самый страшный грех — покушение на власть. Избитый на глазах у прихожан и заточенный в оковы митрополит не молится за спасение Руси или душ опричников, а только за самого себя, но именно на него снисходит благодать Божия.
Царь Лунгина стоит на уровне Ивана Грозного Эйзенштейна, возможно, в чём-то превосходит его. То же фанатичное упоение властью, но уже оправданное не благом Державы, а верой в святость единоначалия на Руси. В фильме Лунгина больше реализма, эйзенштейновский демонизм кремлёвских палат изгнан в пользу натуралистичности зверств и царских молитв. Меньше театральности, но та же тонкая и яркая игра каждого из актёров. Вездесущие заговорщики, воплотившие у Эйзенштейна параноидальные страхи Сталина и его эпохи, у Лунгина — только оговаривающие себя под пытками мученики. Опричники же остались теми же обезумившими бесами, которые могут только поджечь храм, но не войти в него. От начала до конца фильм завораживает детальностью съёмок, тонкой актёрской игрой и эпичностью событий, ни на минуту не теряя динамизма. Несомненно, «Царь» — один лучших российских фильмов десятилетия.