Одним из главных событий проходившего на территории московского кинотеатра "35 мм" фестиваля "Завтра" (кроме возможности подергать за бороду живую легенду Алехандро Ходоровски и наблюдать прогуливающегося по вестибюлю безо всякой охраны унылого Рутгера Хауэра) был внеконкурсный показ "Пределов контроля", очень странного нового фильма очень странного режиссера Джармуша.

"Мне нравятся такие фильмы, в которых почти не разговаривают. Чтобы кино было как сон - непонятно, то ли ты видел это на самом деле, то ли тебе это приснилось" – говорит в кадре Тильда Суинтон и многозначительно замолкает. Диалоги в "Пределах контроля" вообще умещаются на стандартном листе A4, но дело, конечно, не в этом. Если бы слов было больше, они лишь назойливо жалили бы сетчатку зрителя, утомляли его как та бесконечная пытка "Жертвоприношения" Тарковского с болтовней его обреченных героев.

Факт – в России Джармуша любят. В России любят вообще все томное, длительное, маняще-загадочное и недосказанное, свидетельство чему засилье магического реализма, Коэльо, Борхеса и прочих разных Кар Ваев и Макс Фраев в гуманитарных умах. Это очевидно, точно так же как то, что "Пределы контроля" в широком прокате стоило бы переименовать в "Пределы терпения". Или как то, что нюансы восприятия фильма так и тянет сравнить с эпизодом, когда герой Де Банколе идет в мадридский Музей королевы Софии и целую вечность смотрит на полотно, к которому приклеена грязная простыня (и ведь будут в рецензиях сравнивать, хватая радостно пряник, подброшенный режиссером).

Поздний Джармуш все больше напоминает Линча, только лишенного фирменных шаманских кошмаров последнего. Киносон, в который под уводящий в сторону ритм режиссерского бубна погружается даже самый стойкий зритель, – это сон дурной, послеполуденный, нервный. "Мне, пожалуйста, два эспрессо в две разные чашки. Да, вы правильно поняли - два эспрессо в две разные чашки" – как перкуссия, оживляющая странный гул золотистой экранной реальности.

Еще одна приходящая на ум ассоциация при виде всех этих испанских узоров, при мерном звуке жужжания на саундтреке гениальных японцев Boris – это ранний Пелевин, почему-то усталый и накачанный седативными препаратами. Хотелось бы верить, что бумажки с сакральными символами, которые поедает главный герой, негр, чуть раговорчивей Гордона Фримена, не пропитаны ЛСД – иначе все объясняется слишком уж скучно.

"Тому, кто считает себя важнее других - место на кладбище. Там он поймет, что такое жизнь на самом деле - горстка праха" – для верности эту фразу однажды даже вам пропоют, чтобы точно уже она легла на подкорку зрителя, подзабывшего за пятнадцать, простите, лет, нехитрые максимы "Мертвеца", комично развитые до абсурда в "Псе-призраке". Этот же фильм, без конца, без начала, не приводит протагониста к "месту, откуда приходят все духи", не дает ему самурайски погибнуть во имя хозяина, или обрести сына.

Иными словами, Джармуш описал полный уроборический круг длиной в два десятилетия и, кажется, возвратился к первичной форме своего повествования, эпохе дрожащей ч/б пленки и хриплой "I put a spell on you", к дурной бесконечности человеческой суеты. Регламентированный экранный сон завершился, мы выходим из здания кинотеатра и обнаруживаем, что сон никогда не кончался.

"Пределы контроля" играют, переливаются чешуйками-лицами, возникает внезапно Билл Мюррей, последнее время играющий, кажется, только самого себя, появляется Тильда Суинтон в странном платиновом парике, неизвестная девица в очках пытается соблазнить протагониста, но, кажется, ему до такой же степени наплевать на неё, как Джармушу на реакцию зрителя. Все равно будут смотреть, все равно ведь поймут – те, кому надо. Те, кто именно за этим и ходит в кино.

Призрак поэта Анри Мишо перед титрами "Мертвеца", лучшей работы ДД, советовал дружески, очень серьезно, никогда не путешествовать с мертвецом. Все хотели и, возможно, хотят до сих пор, снимать как Джармуш и Линч, но все тайное становится явным, и любая подделка проваливается, даже если ты переигрываешь Тома Уэйтса и зовешь это Billy's band. Отличие гениев – в том, что снимают они всегда только образы в собственной пустоте, причем даже не для себя, а для нее самой. Замкнутый круг, хотя да, бесцельное бесконечное путешествие выходит у Джармуша слишком буквальным и безнадежным.

"Отражения порой кажутся мне реальней самих предметов", - говорит в кадре Гаэль Гарсия Берналь и многозначительно замолкает.

Никогда не путешествуйте с мертвецом.

("Страна игр")

URL записи