«Никого не проси говорить о тебе, даже с презреньем. А когда минет время, и ты заметишь, что твое имя в ходу у людей, - не принимай его серьезней прочего, что сходит с их уст. Реши оно – износилось. Сбрось его. Смени на другое, любое, каким Господь сможет окликнуть тебя в ночи. И таи ото всех»
Человек сливается с природой, становится безымянным как кровь. Я вас не узнаю? Кто вы? История обретения себя. Как человеку понять себя. Что остается вне имени, вне привычных функций, бесконечное вычитание. Левее левых, правее правых. «На чьей ты стороне?», - вопрошает героиня Марии Шнайдер, постоянной спутницы анонимных. Тремя годами ранее другой потерянный мужчина умолял ее: «Только не говори мне своего имени! Я не хочу ничего о тебе знать». Широкоугольный объектив уплощает пространство, лишает его объема. Лицо человека становится частью фрески. Герои сливаются с пейзажем, становясь его частью. Отсутствие перспективы это одновременно и отсутствие перспективы в жизни персонажей. Пространство и время здесь искривляются. Время движется нелинейно, отбрасывая нас назад. Но и пространство так же лишается своего привычного измерения. Время спотыкается, а пространство разворачивается. Но не в глубину, а вширь, становясь одномерной, но бесконечной панорамой. Равное внимание режиссер уделяет разным планам. Потому что жизнь так же не знает иерархии. Этой реке нет разницы, кто умер, Локк или Робертсон. Что такое имя? Не главный ли ключ к улавливанию неуловимой идентичности? Но с переменой имени теряется и этот ключ. Само появление лица становится важнее, чем его позитивная идентификация. «Это мистер Робертсон. Вы узнаете его ?» -Нет. «Вы узнаете его ?» -Да. Имена, свободно парящие, становятся означающим без означаемого. И бесконечная Одиссея заканчивается там же, где начиналась. Переменишь биографию как пальто, а от смерти не убежишь. Только она может привести его к общему знаменателю. Как бы подсказывая, что человек – не имя, не фото в паспорте, не писатель в Каире (слишком романтично!), и не торговец оружием (слишком необычно!), а нечто совсем иное, что не укладывается в прокрустово ложе идеологий и гражданских войн за независимость на ближнем востоке, что не укладывается даже в собственную историю.