Фильм «Овсянки» как образец творческой деградации
В последнее время я пришёл к твёрдому убеждению, что полученные российскими кинофильмами и их создателями награды международных кинофестивалей есть свидетельство их – отечественных картин и их авторов – убожества и бездарности. Последний пример тому – фильм Алексея Федорченко «Овсянки», получивший несколько призов на Венецианском кинофестивале.
Как водится в подобном случае, «Овсянки» были широко разрекламированы трескучей либеральной публикой. В частности, «священная корова» для всякого истинного либерала – радиостанция «Эхо Москвы» – упорно долдонила, что фильм «Овсянки» – яркое явление в культурной жизни России, что в картине, рассчитанной на тонкого и понимающего зрителя, раскрыты сложные характеры наших современников и т.д. и т.п. Это настораживало, поскольку когда слышишь от либералов о «тонкости и понимании» – пиши пропало. Так вышло и на этот раз. Посмотрев фильм «Овсянки», могу смело констатировать – российскому зрителю вновь подсунули занудную, бессмысленную и депрессивную муть.
Краткое содержание
Для тех, кто не видел картины, вкратце расскажу сюжет, вызвавший море восторга в либеральном лагере. Итак, рассказ в фильме ведётся от лица главного героя, некоего Аиста Сергеева, одинокого помятого мужичка лет слегка за сорок, проживающего в городе Нея Костромской области и работающего фотографом на местном целлюлозно-бумажном комбинате. Сам Аист и его земляки и коллеги являются потомками финно-угорского племени меря, которое ещё в XVII веке благополучно растворилось в русском народе, о чём никто сегодня ничуть не жалеет. Отец Аиста был широко известным в узких мерянских кругах поэтом, творившим под псевдонимом Веса Сергеев. Чудаковатый тип, он писал довольно примитивные, убогие стишки, пригодные разве что для моментальной сдачи в макулатуру.
У директора комбината Мирона Зайцева умерла жена Татьяна, и он приглашает Аиста помочь ему похоронить её по мерянскому обряду. Вдвоём они грузят завёрнутое в одеяло голое мёртвое тело на заднее сиденье внедорожника Мирона и отправляются в город Горбатов Нижегородской области, на берег Оки, где Мирон с Татьяной провели когда-то давно медовый месяц после свадьбы. Вместе с ними в машине клетка с двумя неприметными жёлто-серыми птичками – овсянками, – которых Аист купил на птичьем рынке и которых не с кем было оставить. Разведя на берегу реки огромный костёр, они сжигают труп, а затем высыпают пепел в Оку. Всё это сопровождается малосодержательными закадровыми монологами, бессмысленными, а местами и откровенно пошлыми диалогами и нудной якобы народной мерянской музыкой. На обратном пути птички неожиданно вырываются из клетки и бросаются в глаза водителю, Мирон резко дёргает руль вправо, машина падает с моста в Волгу, и оба главных героя погибают.
Тотальный примитив
В фильме «Овсянки» всё буквально пропитано примитивом и убожеством. Примитивен сам сюжет фильма, снятого по одноимённой примитивной повести примитивного «национального автора». Примитивно играющие актёры изображают жалких людишек с убогими характерами. Примитивная музыка звучит на фоне убогих пейзажей. Царящая повсюду разруха. Примитивные диалоги, монологи, примитивные мысли, убогая природа, убогая жизнь.
Бросается в глаза нарочитая надуманность происходящего на экране. Ну, какой, к лешему, погребальный костёр на берегу Оки в наши дни? Мы же не в Индии, в конце концов. А что за сцена с обмыванием покойной жены! Спасибо, конечно, создателям фильма, что показали лишь со спины, а не спереди и во всех деталях, и что вместо реального трупа положили живую актрису. А то ведь с них, творческих личностей, станется. Хотя смотрится, конечно, абсурдно, когда Мирон свободно поднимает за руку якобы покойницу, сажает её, она легко сгибается, ткани тела мягкие. Финно-угорская жуть…
Пошло и вульгарно
Авторы фильма пытаются уверить нас в наличии в картине некоего глубокого национального колорита, однако выглядит происходящее на экране весьма пошло и вульгарно. Судите сами. Едут два мужика, везут хоронить жену одного из них и при этом ведут задушевную беседу «за секс». «Все три дырочки у моей Танюши были рабочие, – гордо сообщает своему спутнику овдовевший несколько часов назад Мирон. – И все три откупорил я». Вас не подташнивает?
В следующей сцене Мирон вспоминает, как, занимаясь сексуальным просвещением супруги, попросил Таню помастурбировать при нём. Мы видим, как в кресле, раскинув ноги, возлежит толстая тётка и, постанывая от нахлынувшей страсти, елозит пухлой рукой у себя между жирных ляжек. Эстетики – ноль. Напротив, весьма отталкивающая сцена.
Следующая подобная сцена происходит после того, как Мирон с Аистом сожгли тело Тани. На мосту подвалили к ним две какие-то затрапезного вида девицы: «Мальчики, вы нас не хотите ли?» И вот эти два финно-угорских красавца спустя какой-то час после кремации близкого человека отправляются, пардон, совокупляться со случайными уличными потаскухами. Какие яркие человеческие образы вырисовываются, не правда ли? Достоевский отдыхает.
За что награды?
Каждый раз, когда я узнаю, что на очередном зарубежном кинофестивале очередная воспетая российскими либералами киномуть получила высокую награду, я задаю вопрос: «За что?» Что такого ценного выискивают члены зарубежных жюри в бездарных, удручающих отсутствием интересного и четкого сюжета, ярких образов, вообще отсутствием реальной жизни тоскливых, депрессивных поделках?
И вот что я предполагаю. Сдаётся мне, что таким образом российскому зрителю, то есть нашим согражданам, нам с вами, планомерно прививается дурной вкус, любовь к откровенному барахлу, культурным отбросам, которые нам преподносят в яркой обёртке под видом божьего откровения. Чтобы российский зритель высшим достижением режиссёрского таланта считал некую серую, унылую, депрессивную мешанину, наполненную убогими уродами с их невнятным и бессмысленным бормотанием.