Вчера посмотрели фильм "Овсянки". В последнее время отчего-то стало модно снимать фильмы про дорожно-тягуче-ржаную русскую жизнь во всей её наивности, ненарочной мерзости и разухабистости. Такие картины завоёвывают места на фестивалях, хоть и похожи одна на другую, как близнецы-инвалиды. Таким и показался мне фильм "Овсянка". Но было много тех впечатлений, о которых хочется рассказать.
Если кто-то не смотрел, действие фильма начинается в глубинке - местечке под названием Ния. У промышленника умирает жена Татьяна, и он вместе со своим то ли работником, то ли другом, едет хоронить её по местному обычаю туда, где молодожёны провели медовый месяц. Вдовца зовут Мирон, а его попутчика - Аист. Перед поездкой Аист купил себе на базаре двух птичек-овсянок. Этот фильм - долгое путешествие по российским дорогам с трупом любимой-веретеницы, которая мужа не любила, в машине с чужим человеком, которому ты рассказываешь самые интимные подробности, о которых и сам с собой обычно молчишь. Так и мы идём через жизнь - с трупами прошлой невзаимной любви за пазухой, открываем свою душу чужим на бесконечной дороге в никуда. Даже суровый малороссийский секс придаёт этому фильму не романтичности и игривости, а пугающей беспросветности. Огромные груди пышной Татьяны - как вестовой столб, который напоминает нам о жизни, от которой мы уже вот триста лет пытаемся сбежать в Европу. По местному обычаю, который автор, скорее всего, выдумал сам, женщину сжигают на берегу Оки и прах её предают воде. Здесь считается хорошо - умереть в воде, тот, кто умер в воде - непременно попадает в лучший мир. Все мечтают об этом. Но топиться плохо и слишком самонадеянно - "Это всё равно, что ты побежишь прямо в рай, обгоняя всех".
Чем-то напоминает Джармушевского мертвеца - только там мертвец вёз сам себя по последнему пути, а тут два мертвеца тащат третьего. И композитор не дотягивает до Янга. Хотя, момент, когда пылала на костре женщина, ради которой они и отправились в этот путь в один конец, произвёл на меня сильное впечатление. Наверное, это кульминация всего фильма - минута, когда Мирон и Аист сжигают всё, что связывало их с прошлой жизнью, и возвращаться для них уже нет смысла. А на всё это смотрят овсянки, слишком мудрые, но запертые в клетке - они уже знают, как всё закончится. На мосту через Волгу овсянки вырываются из клетки и бьются о лобовое стекло, водитель теряет управление. Вода принимает Мирона и Аиста - птицы подарили им бессмертие, а себе свободу.
Удивительно выглядит сочетание древних традиций, корни которых уходят ещё в дохристианскую Русь, и современной техники - джипа, ноутбука, навороченного телефона. Даже для погребального костра Мирон не собирает дрова, а покупает черенки для лопат. Такой странный союз древнего и нового созадёт что-то неповторимое, беспомощное, неприменимое к жизни, но вечное, бессмертное и мудрое. Это как расставить приоритеты и забивать айфоном гвозди, когда молоток потерян, а выжить нужно.
Но всё-таки история не показалась мне слишком глубокой. Всё лежало на поверхности и выпирало так, что незаметить нерафинированную Россию было невозможно. Этот фильм - как дорожный знак перед неровной дорогой. Он означает ровно то, что означает, и ничего больше. Как справедливо заметил друг, с которым мы смотрели кино: "В Америке дают призы фильмам про геев, а у нас - про дремучую и пугающую российскую действительность".