За последние годы на экранах появилось сразу несколько российских картин, ставших для их режиссеров успешным дебютом. Одним из таких классических дебютов можно назвать философический фильм Дмитрия Мамулии «Другое небо».
Как и многие представители нового поколения режиссеров в России, изначально Дмитрий Мамулия занимался совсем другим, не связанным с кино делом. Философ по образованию он изучал хронологию у Канта, писал монографию про Германа Гессе и работал редактором философского журнала «Логос». В результате, как все творческие люди, пришедшие в кино из сторонних специальностей, Мамулия в новой работе не удержался от обращения к своей предыдущей профессии и снял фильм, не отличимый от философского трактата. Основная идея фильма — это то, что режиссер, называет индексами. Показать не событие, а его последствие. В результате получается рваное невротическое повествование, лишенное, как выразился критик Андрей Плахов, «сюжетных костылей». Строго говоря, в фильме «Другое небо» никакого сюжета, как такового нет, а есть движение по сюжету. Для такого движения нужен толчок — желание угрюмого таджикского мужчины Али найти свою жену, уехавшую когда-то в Москву за лучшей жизнью. Роль Али прекрасно исполняет тунисский актер Хабиб Буфарес, ранее сыгравший такого же фактурного мужчину во французском фильме «Кус-Кус и Барабулька». Параллельно движению звучит всего несколько реплик, по большей части - на фарси. Все остальное время героя сопровождают посторонние звуки: гул автомобилей, телевизионные ролики про свиной грипп, лай собак.
В том, что на труд режиссера влияет его первая профессия, ничего плохого нет, таких примеров в мировом кино довольно много. Однако когда первой специальностью является философия, это, видимо, приводит к смешению регистров. Это смешение наложило серьезный отпечаток на фильм «Другое небо». В результате замечательная задумка режиссера снять кино про мир последствий, когда о самом событии мы узнаем только по результату, привела его в тупик вторичности и тягостных крупных планов. Для мира кино «индексный» способ повествования не является чем-то новым. Впервые зритель с ним познакомился, когда увидел детскую коляску на Потемкинской лестнице в кадре у Сергея Эйзенштейна. С тех пор пресловутая коляска стала штампом в кино, а порожденная ею традиция давно высмеивается критиками. Мы больше не видим пистолета, не слышим выстрела, мы видим только тело, падающее на кривой покатый пол. В «Другом небе» этот принцип Дмитрий Мамулия возвел в статус лейтмотива на более серьезном уровне, минуя промежуточные последствия. Например, о смерти мы узнаем не по сопутствующим деталям, а сразу по длинным коридорам морга.
Еще больше вопросов вызывает художественная манера съемки. Продолжительные крупные планы и многозначительное молчание в кадре во времена раннего Годара или Джона Кассаветиса вызывали восторг у зрителя, но в начале XXI в., привыкшего к насыщенной кадровой нарезке, это выглядит как анахронизм. Понятно, что для режиссера молчание — это способ спрятать реакцию главного героя. Как позднее объяснял сам Дмитрий Мамулия, Али просто движется, мы не понимаем, что он чувствует и думает. Но и тут выстрел опять пришелся мимо цели: в российской действительности задумчивый мужчина средних лет и восточной внешности — это не человек в себе, а среднестатистическое представление о пожилом кавказце. В итоге как бы ни мечтал Дмитрий Мамулия дистанцироваться от социального кино в духе Кена Лоуча, типажи главных героев неизбежно возвращают его на круги эмигрантских конфликтов. И, как бы ни объяснял режиссер, что гастарбайтер — это всего лишь удобный киногерой для нового взгляда на вещи, в итоге все равно получается фильм про гастарбайтера в не дружественном ему мегаполисе. А круг людей, с которыми Али сталкивается в Москве, ограничивается тащащими его за воротник милиционерами, дьявольской медсестрой в морге и работодателем-убийцем. В сочетании с «индексовостью» повествования это производит странный эффект, и приводит к тому, что фильм неизбежно воспринимается как социальная зарисовка из городского дна с философским подтекстом. Кульминацией этого повествования становится продолжительное изображение работы лесопилки. Шумная машина косит деревья, словно людей, методично и жестоко, как будто мегаполис, или шире — современная жизнь, переламывает жизни. Парадоксально, но на память сразу приходит аналогичная сцена в «Сибирском цирюльнике» Никиты Михалкова. Впрочем вряд ли режиссер ориентировался на этот фильм как на образец.
Несмотря на все вышесказанное, фильм «Другое небо» посмотреть стоит, хотя бы потому, что это один из ярких этапов зарождающейся новой русской волны. Первые фильмы Николая Хомерики, Бориса Хлебникова или Алексея Попогребского тоже были несовершенны, но самое главное — это то, что начинающим режиссерам есть что сказать, правда как это сделать, они еще не совсем знают.