В некой комнате стоят три раздетые девушки, лиц их не видно, камера показывает лишь обнаженные тела. Перед девушками сидит восточный мужчина, средних лет. Мужчина на девушек не смотрит, а сосредоточенно смотрит куда-то в пол. Девушки одеваются, одна них заходит в комнату и подходит к подруге – клиент не хочет меня, подойди.
В комнату входит эта девушка, раздевается, кавказец по прежнему глядит в потолок, не поднимая головы. Камера сосредотачивается на животе девушки. Девушка глубоко дышит для больше выразительности кадра, хотя пару секунд назад была спокойно. Красивый обнаженный живот поднимается и опускается, на этом кадр и заканчивается.

Кавказский мужчина – пастух. И приехал в Москву он со своим сыном, чтобы найти здесь заблудшую овцу – свою жену. В Москве он попадет в некий лабиринт, где видит предательство, смерть, надежду и распутство.

Фильм нечто средние между «Шультесом» Бакура Бакурадзе, и Дадренами, ну или румынской волной.
Правда весь фильм герой ищет не жену, а фокус, и у Румынов с Дарденами - спина, за которой бесконечно ходит оператор все-таки занимает меньшее пространство в композиции фильма.
В остальном, думается, что если бы Дмитрий Мамулия, режиссер картины, снял бы фильм в Румынии никто-бы возражать не стал.
Сам режиссер очень любит когда о нем говорят в свете европейский или азиатских тенденций в кинематографе. Также он утверждает, что природа кинематографа – фотографическая, и мастерство здесь не так уж и важно.
Однако смотришь его фотографическую картину, думаешь о распутных девушках, и видишь не их, а вот этот самый красивый обнаженный живот, который для пущей выразительности глубоко дышит.
И в этом пожалую и есть проблема картины.
Мамулия слишком заигрался с формой, формой молчания, вот этого тишайшего ритма, где все происходит за кадром, и мы видим не пулю, а лишь отверстие от пули (это сравнение очень любит сам режиссер). Москва здесь какой-то набор картинок, её можно увидеть лишь присмотревшись, ибо вся она это пролетающий фон, в тот момент когда главный герой в очередной раз куда-то идет.
При этом следя за постоянным хождением молчаливого человека, ты совсем не вовлечен в историю на эмоциональном уровне. Ну ходит человек, и ходит, ищет и ищет, молчит и молчит. Где-то под конец картины, когда ты видишь, что он садится в автобус, ты уже ждешь, что и в автобусе он будет смотреть в окно, а автобус все будет ехать и ехать.



Маслова тут правда говорит, что «именно эта неторопливость позволяет задуматься о том, о чем в кино обычно подумать не успеваешь.»
По мне-же она скорее убывает всю драматургию, делая фильм типичным европейским арт-хаусом. Что само по себе конечно и не плохо. Но право слово как-то уже надоело это все.

URL записи